Выстрел из вечности - Павел Шилов

Впереди показался условный враг. Мы подпустили его и стали расстреливать изо всех видов оружия.

Командир полка при разборе действий отметил нашу роту, как одну из лучших. Командир роты капитан Голубев улыбался. Он понимал, что этот нож с зарубками сделал своё дело, вдохновив солдат на отчаянный рывок во имя жизни и Родины.

Невеста

Этот очередной приезд из города в деревню был для меня нежелателен и горек. Я всеми фибрами души сопротивлялся, оттягивая, но мама слёзно просила приехать и погостить, хотя бы недельку. И вот с расстроенными чувствами я приехал. А на душе была такая жуть, что словами просто и не выскажешь. Как говорится, сердце просто кровоточило. И чтобы как-то отвлечься от этой гнетущей душу и сердце тоски, я ранним утром пошёл к рыбакам, с которыми когда-то неводом ловил рыбу.

Солнце ещё только-только вышло из-за горизонта, и его косые лучи скользнули по водной глади реки Волги, и я как-то вдруг оторопел, и почему-то холодная дрожь пошла по всему телу. Я невольно посмотрел на валун, что расположился на берегу обрыва, где мы с Людкой когда-то простились, заверяя друг друга в любви и верности. И по сердцу прошла боль: за что ты меня предала? Я сразу вспомнил, как встречался с девушками в городе, но что-то ни к одной из них не мог прикипеть ни душой, ни телом. И поэтому страдал, впадая в тяжелую депрессию. В эти приливы отчаяния я мог что угодно выкинуть. И окружающие меня люди не знали, что со мной. Были случаи, когда мне в открытую показывали на висок, мол, ты парень с приветом. Но мне было всё равно, что подумают люди. Я смотрел на этот валун и видел на нём Людку, где сверху светила яркая луна. Она, то пряталась за белесые облака, то снова выглядывала, придавая таинственность нашей встречи. Внизу плескалась река, нежно билась волной в берег, и откатывалась, унося с собой прибрежный сор. Я забыл про ссору, которая произошла у нас после, когда она в сердцах закричала: «Я больше так не могу! Слышишь! Давай поженимся. Мне надоело отбиваться от мужиков и парней. Понимаешь, я устала»!

– Да ты, что Люда? Впереди ещё три года учёбы, – сказал я тогда, – потерпи, успокойся.

Сейчас я вижу её разгневанную и злую. Она бежит от меня с этого валуна и кричит:

– Не любишь ты меня, Колька. Если бы ты любил, так бы не сказал. Прощай!

Я не только ощутил, но и услышал вибрирующие нотки, отражающиеся от воды: прощай, прощай. И мне почему-то показалось, что Людка невесома и летит над водой, и издаёт это страшное для меня слово. Когда это было? С тех пор, кажется, прошла вечность. А в деревню я не приезжал, но мама подробно сообщала мне все деревенские новости. Из её писем я знал, что Людка вышла замуж за Василия Кошелева, а жизнь у неё не заладилась. Её всё куда-то тянет, всё чего-то она хочет. С грузином снюхалась, хотела выйти замуж за сынка директора рыбоконсервного завода, после посмеялась над ним. А Васька, как сумасшедший – бесится, даже хотел повеситься, но мать углядела. Чуть что – скандал. Людка брысь к матери с отцом, те её, конечно, приголубят – дочь всё же. Проходит неделя другая, муженёк-то её Васька не выдерживает, просит вернуться, клянётся, что больше не будет ревновать, и так до очередного Людкиного романа. Детей она не рожает, но какая причина в этом, никто не знает. Ей говорят: роди. Дети сближают, а она ну ни в какую. Молчит и только. Будто окаменелая, и вся не в себе.

Я смотрел на валун и шептал про себя:

– Людка, Людка, что же ты делаешь?

И слышал: «Прощай, Колька, прощай. Ты меня не любишь».

Лёгкий ветерок шевелил мои волосы, холодил распахнутую настежь грудь. Я зашёл в воду. Мелкая рыбёшка крутилась возле ног.

– Николай, да ты откуда? – раздался громкий голос Василия Кошелева. – Вот чёрт, да ещё и в броднях, не иначе, как с нами собрался на рыбалку.

– Угадал, – ответил я, и мы с ним обнялись.

Вскоре вся бригада была в сборе. И, оглашая окрестность, катер, баркас и лодка двинулись вверх против течения. Я смотрел на берег, но многие места не узнавал. Мне было немного грустно. И стоило только посмотреть на берег, я видел Людку. Я понимал, что это просто мираж души и ничего больше, но избавиться от него не мог. А грудь щемило так, что не было сил.

Катер развернулся у песчаной отмели, и с баркаса в воду стала падать сеть. Мужики бросали её очень ловко и сноровисто, ничего не скажешь – опыт был. Невод напружинился, как бы встал на своё основание, расправив поплавки и грузила, мол, давайте, ребятки, потягаемся силёнками. Я вон какой большой. Мы тянули его к берегу изо всех сил. А он как будто застрял на месте, испытывая наши нервы.

Утирая катившийся по лицу пот, Кошелев говорил:

– Что же это такое? Никогда так тяжело не было, как сейчас.

Медленно шаг за шагом, мотня невода приближалась к берегу. А в ней, вода от рыбы, прямо сказать, кипела. Да чайки ещё кричали так, что заглушали всё, и наши разговоры, и распоряжения бригадира. Подъехали два «Прогресса». Обнажённые мужчины и женщины смотрели на невод неотрывно.

– Продайте рыбки, мужики, – просительно сказал один из них. Он вытащил бутылку водки, затем другую и повертел ими в руках.

– Нет, – резко ответил бригадир.

– Друг же приехал, как ты этого не понимаешь, – вскипел Кошелев.

Бригадир ещё немного поупирался и согласился. На мои же доводы, что этого делать нельзя, никто не обратил внимания.

– Никола, ты не волнуйся. Мы маленький пикничок в честь твоего приезда сделаем на природе, сто грамм к ухе не повредит, – спокойно сказал мой друг Василий Кошелев.

Мы расположились в тени раскидистых берёз. Место было сухое, покрытое мелкой травой, вытоптанной ногами рыбаков. Сколько здесь было сварено ухи, боже! Запах реки и рыбы был такой плотный, что мне казалось – и через десятилетия он не выветрится, какие бы не дули ветры.

Кошелев суетился, собирая дрова на старое кострище. Рыбаки, выбрав нужную рыбу для ухи, чистили её. Костёр запылал. И чёрный котёл, потрудившийся на своём веку, может быть, не один десяток лет, принял огонь на себя. С одного края у котла была уже трещина, но он всё же служил бригаде и отменно.

– Пусть уху дымком охватит, дымком, – говорил скороговоркой Кошелев бригадиру. – Иван Демьяныч, плесни немного водочки в уху, как мы это раньше делали для смаку.

Рыбаки степенно мыли в реке руки, раздевались и садились вокруг костра на травку. Бригадир разлил водку в кружки и торжественно сказал:

– Коля, давно же ты не был с нами, ох, давно. Сколько лет-то?

– Шесть, – ответил я, не задумываясь.

– Спасибо, хоть не забываешь. Ну, за приезд блудного сына.

И все выпили. Сначала все усиленно ели, потом пошёл непринуждённый разговор. Кошелева вдруг повело в сторону, и он чуть не клюнул в котёл. Его оттащили от костра и положили на травку. Разговор прекратился. По кругу опять пошла бутылка. Чокнулись снова. Кошелев, услыхав звон кружек, раскрыв рот, промычал:

– Я тоже хочу выпить – выливай!

– Что с парнем сделала – стерва, – хмурясь, выдавил из себя бригадир. – Такого мужика ни во что не ставит, путается с кем попало. Любви ждёт крылатой, восторженной.

И тут сквозь хмельной туман я услышал её голос: ласковый, тихий, словно весенняя капель: «Коленька, Коля, мой единственный». После того торжественного вечера по окончании десятого класса и получения аттестата зрелости, она была такая грустная и нежная, что у меня разрывалось сердце от любви к ней.

Василий, на мгновение очнувшись, изрёк:

– Почему мне не оставили?

– Вася, ты и так пьян, – сказал я ему.

– Какой я пьяный? Так – лёгкий хмель. Что жалко? Самим мало?

Водки уже не было. Наступила гнетущая тишина. Я смотрел на Кошелева и никак не мог понять, что с ним. А перед глазами стоял мальчик – крепыш с ясными глазами. Он сжимал тугие кулаки и выговаривал обидчику:

– Девочек – не трогать. Зачем брюки надел?

Нам всем тогда казалось, что Кошелев очень сильный, и за словом в карман не полезет. И я был горд таким другом, ведь за его спиной, как за каменной стеной. И конечно, чего греха таить, многие мальчишки завидовали мне и хотели с нами дружить. Так было безопаснее. И вот после стольких лет разлуки эта встреча произвела на меня удручающее впечатление. Я не мог даже представить Ваську в таком состоянии, как сейчас. Но Кошелев так же быстро протрезвел, как и захмелел. И, уставившись немигающим взглядом, смотрел на реку. Костёр догорал. Все молчали. Посидев ещё несколько минут, мы поднялись, так как солнце уже свалилось за лес, обагрив верхушки деревьев. Время было такое – только успей на приёмный пункт. Да и рыба долго находиться в тепле не может, испортится.

Катер, набирая скорость, устремился обратно. Впереди замелькали постройки села Глебово, там нам нужно было, сдать свежую рыбу. Чайки не отставали от нас. Нет-нет, да кто-нибудь бросит мелкую рыбёшку. Голодные птицы с криком пролетали у нас над самой головой. Василий брал плотичку, вытаскивал из кармана мелкие гвозди, протыкал рыбу около головы и бросал. Чайка, захватив такую добычу и, не понимая, что с ней происходит, садилась прямо на воду с раскрытым клювом, из которого торчал только хвостик рыбы. Василий улыбался. А я не мог понять, откуда у него такая злость, сидел и недовольно хлопал глазами.